После падения Туркестана и Аулиеата,
взятых в начале июня нашими войсками, кокандцы,
собрав огромное скопище, намеревались
действовать наступательно. Задержанные, однако,
на Ак-Булаке ничтожным отрядом русских и
потерпев значительный урон при рекогносцировке
Чимкента, они отказались от предприятия и
приступили к работам по укреплению и вооружению
Чимкента.
Получив сведение, что главные
кокандские силы отошли от Чимкента, в котором
оставлен только десятитысячный гарнизон,
Черняев решился овладеть городом, прежде нежели
неприятель успеет в нем окончательно
утвердиться.
С этой целью, в конце августа 1864 г.,
Черняев выступил с двумя ротами и 4 орудиями к
Туркестану, присоединив здесь к себе еще 4,5 роты
пехоты, 1,5 сотни казаков, 4 орудия, 2 мортиры и 2
ракетных станка, и двинулся к Чимкенту, куда
направить в то же время из Аулиеата 4 роты пехоты,
1 сотню конных стрелков, 1 сотню казаков и 1000
человек киргиз милиционеров, из новых подданных,
при 5 орудиях, 4 мортирах и 2 ракетных станках.
Отряды взяли продовольствия на месяц, по 200
патронов на ружье, двойной комплект зарядов для
батарейных и полуторный для легких орудий, 100
бомб для двухпудовой мортиры и по 300 гранат на
каждую полупудовую.
19 сентября, оба отряда соединились под
Чимкентом и немедленно произвели
рекогносцировку цитадели и укреплений города. В
ту же ночь, заложена батарея на 4 батарейных
орудия, с рассветом открывшая огонь, на который
кокандцы отвечали из семи орудий и двух мортир.
Видя, что кокандская артиллерия значительно
усовершенствовалась и бьет на более дальнюю
дистанцию, чем наша, Черняев приказал заложить
новую батарею на 6 орудий и 4 мортиры в 300 саж. от
крепости, чтобы с близкой дистанции и более
частой пальбой взять верх над артиллерией
противника. [114]
Необыкновенно твердый грунт и вылазки
неприятеля воспрепятствовали окончить эту
батарею, но траншей-майор, подполковник Лерхе,
воспользовался этими вылазками и 22 числа, в 10
часов утра, двинул против выдавшейся кокандской
пехоты большую часть войск, находившихся в
траншее. По первому донесению Лерхе о его
наступлении, к нему были высланы из лагеря на
подкрепление две роты со взводом артиллерии.
Несмотря на сильный огонь
неприятельских орудий, расположенных на
восточной стороне крепости и цитадели, роты
подполковника Лерхе стремительно атаковали
неприятеля, опрокинули его и на плечах кокандцев
добежали до крепостных ворот, где штыками
проложили дорогу и через неприятельские трупы
ворвались в город. Подоспевший в это время с
двумя ротами при двух орудиях Черняев
беспрепятственно вошел в цитадель через ров по
деревянному желобу водопровода.
Через час после начатия приступа город
с цитаделью и десятитысячным гарнизоном был в
наших руках.
Потеря наша во время этого штурма
состояла из 2-х убитых, 17 раненных и 19 контуженных
нижних чинов, а за все время осады из 6 убитых и 41
раненных и контуженных.
Герою дня, подполковнику Лерхе,
пожалован следующий чин и орден св. Георгия 4-й
степени, а генералу Черняеву св. Георгия 3-й
степени.
Чтобы воспользоваться впечатлением
последних наших успехов, генерал Черняев
двинулся к Ташкенту с отрядом в 1550 человек при 12
орудиях. 2-го октября, по стенам цитадели (со
стороны кокандской дороги) открыть был огонь из
двух батарей. Командир одной из них, известный
уже по своей отваге, подполковник Обух вскоре
донес Черняеву, что стена обрушена, и что можно
ручаться за успех. Черняев разрешил начать штурм
и сам двинулся с резервом. Обух вместо того, чтобы
сделать предварительную рекогносцировку с
несколькими охотниками, двинул вперед всю свою
колонну и только под самой стеной сознал свою
ошибку: бреши не было; сбита была только верхняя,
видная с поля, часть стены. Роты, однако же,
спустились в ров, но выбраться оттуда без лестниц
не могли. Чтобы выручить их, Черняев поставил
здесь все 12 орудий, обстрелял стены картечью,
сбил неприятельских стрелков и тем дал
возможность выбраться, засевшим во рву, людям.
Потеря наша простиралась до 16 убитыми и до 62-х
раненными, в том числе 4 офицера, из коих
подполковник Обух и поручик Рейхард вскоре
умерли. Отряд без преследования отступил к
Чимкенту.
Между тем, регент Кокандского ханства
мулла Алим-Кул решился перейти в наступление и в
начале декабря двинулся левым берегом Сыра, с
целью занять Туркестан, где тогда [115]
было только 2,5 роты пехоты и 1,5 сотни
казаков. Командир Туркестана подполковник
Жемчужников выслал по дороге в Чимкент уральскую
сотню есаула Серова, при одном горном единороге
для разведок. Сотня эта была окружена под Иканом
скопищами Алим-Кула (до 15.000 человек), спешилась,
залегла в неглубокую канаву, устроив с открытых
сторон завалы из мешков с провиантом, и
продержалась здесь три дня с 4 по 6 декабря! Видя
все свои попытки безуспешными, кокандцы стали
подкатывать к сотне арбы (двухколесные телеги) с
сеном и под прикрытием этих импровизированных
мантелетов приблизились наконец настолько, что
положение сотни стало безвыходным. Из Туркестана
выслан был отряд из 150 человек пехоты при 2-х
орудиях, но начальник отряда подпоручик Сухорко,
не дойдя до места, по недоразумению, возвратился
в Туркестан.
Кокандцы, в виду столь упорного
сопротивления горсти людей, выслали
парламентеров, но предложение их о сдаче было
решительно отвергнуто есаулом Серовым, который,
потеряв надежду на помощь из Туркестана, решился
пробиться. Бросив убитых и тяжело раненных и
заклепав подбитое орудие, казаки с шашками
наголо врезались в кокандцев... Геройское усилие
увенчалось успехом: казаки, почти все израненные,
пробились, потеряв за все время 57 человек
убитыми. Весь отряд состоял из 109 человек (в том
числе 2 офицера); осталось не раненных только 7
человек. Серов награжден орденом св. Теория 4-й
степени и следующим чином.
В конце апреля 1865 года, генерал Черняев
снова двинулся к Ташкенту, занял крепость
Ниязбек, чтобы овладеть плотиною, поднимающею
воду до уровня ташкентских водопроводов, разбил,
9-го мая, под Ташкентом самого Алим-Кула, который
при этом был убит, и затем обложил город.
Известия, что на помощь к Ташкенту спешат
бухарские войска, и надежда на содействие нашей
партии в городе заставили Черняева предпринять
штурм в ночь на 7-е июня, но главные силы
наткнулись ночью на глубокий овраг, задержавший
артиллерию, и штурм обратился в рекогносцировку.
В 1860 после разгрома Кокандского ханства вся территория Семиречья
оказалась в составе России. С 1860-х территория современного Казахстана
была
разделена между несколькими административными единицами Российской
империи. Северо-западные районы входили в состав Тургайской и Уральской
областей (образованы в 1868году), юго-западные – Закаспийской области
(1882), северо-восточные – Степного генерал-губернаторства, состоявшего
из Семипалатинской (1854) и Акмолинской (1868) областей. Южные районы и
Семиречье были включены в Туркестанское генерал-губернаторство. Области
делились на уезды, те – на волости, состоявшие из административных
аулов по 120–200 кибиток. Земля была объявлена государственной
собственностью.
Власти активно поощряли переселение русских казаков
и крестьян в Семиречье, а с 1890-х – в северный и восточный Казахстан
для занятия земледелием. Согласно «Степному уложению» (1891) они могли
продавать или передавать переселенцам «избыток» казахских земель. В
1906 году была построена Трансаральская железная дорога, соединившая
Оренбург и Ташкент. Переселенческая политика царской администрации
существенно усилилась в годы Столыпинской аграрной реформы. В 1906–1912
на территории Казахстана было создано более 400 тысяч русских
крестьянских хозяйств. Переселенцы нередко конфликтовали с местным
населением из-за земли.
Материал
написан о селе Бедоводское Чуйской области Кыргызстана, но он похож на
историю наших сел Чимкентского уезда той поры-Первомаевка,
Александровка, Каска Су, Георгиевка, Галкино - где жил мой прадед
Федощенко Кузьма Ефимович со своей семьей.
Голод 1901 года усилил среди малоземельного голодного крестьянства
центральных областей стремление к поискам "свободных земель”. В
результате, в Семиречье хлынула вторая большая волна
переселенцев-самовольцев. Семиреченский комитет по сельскому хозяйству
в своём отчёте в 1903 году сообщал: «Несмотря на неоднократные
запрещения переселения в Семиреченскую область из-за недостатка земель,
оно продолжается. Особенно много переселенцев явилось за последние два
года. Переселенцы идут по паспортам, якобы на заработки. Но идут целыми
семьями, со всем домашним скарбом и даже с сельскохозяйственными
орудиями. Вернуть таких переселенцев нет никакой возможности. Земель
для них нет, поэтому они вынуждены довольствоваться арендованной
землёй, цены на которую непомерно растут, или же кормиться мелкими
заработками у старожильческого русского населения».
Чимкент Известен с 12 в. С 1864 в составе Российской империи, уездный город Сырдарьинской области.В конце
XVIII века и 1-й половине XIX века за овладение Чимкентом ведут борьбу
Кокандское и Бухарское ханства. В 1810−1864 годах город представлял
собой военный лагерь-крепость под властью Коканда с многочисленным
войском и резиденцией наместника хана. В 1821 г. казахский султан
Тентек-торе возглавил восстание против Кокандского ханства. Войска
повстанцев взяли штурмом Сайрам и Чимкент, однако из Коканда прибыли
крупные силы, которые после нескольких сражений подавили восстание. В
1864 году город был штурмом взят русскими войсками и становится важным
транзитным пунктом, связывающим европейскую часть России и Западную
Сибирь со Средней Азией. В 1914 году, в честь 50-летия присоединения
Казахстана к Российской империи, городу было присвоено имя русского
генерала Черняева, но в 1921 году возвращено прежнее название.
Чимкент никогда не оставляли в покое. Еще бы! Он всегда был лакомым
кусочком для всякого маломальского правителя с амбициями. Зеленый,
плодородный и полноводный. Из отчета – доклада Добромыслова: «Лежит на
реке Бадам, левом притоке реки Арысь, впадающей с правой стороны в
Сыр-Дарью. Живописное положение и отличная вода из Качкаратинских
ключей привлекает сюда многих». Словом, было за что бороться. В 1800
году Чимкент находился во владении ташкентского хакима Юнус-Ходжи, по
свидетельству путешественников Поспелова и Бурнашева. В 1810 году его
«присоединило» к себе Кокандское ханство. В 1821 году киргиз
Тентяк-туря сделал было попытку отбить Чимкент вкупе с Туркестаном и
Аулие-ата (Тараз) – у Кокандского хана, но безуспешно. Тогда за дело
взялась имперская Россия.
Вскоре город стал центром одного из уездов Сырдарьинской области. В
1897 году в городе прошла первая в его истории перепись населения,
тогда в городе проживало 11194 человека. Любопытно, долгие годы
помощником градоначальника Чимкента был один из сыновей Кенесары
Касымова Ахмет Кенесарин, имевший звание подполковника. Кроме
полицейского офицера в городе были вольнонаемные джигиты во главе с
аксакалом игравшие роль постовых. В 1908 году город получил свой герб «в зеленом щите цветущая серебряная ветка цитварной полыни». Возле
старого города стал строиться новый, с правильной планировкой, который
ограничивался нынешними улицами Турекулова, проспектом Кунаева, и
улицей Гоголя. Главной улицей города стала Николаевская, нынешняя
Казыбек-би. Город пересекали улицы Черняевская (Гани Иляева), Садовая
(Проспект Тауке-хана), Туркестанская. Всего было застроено 60
кварталов. В 80-х годах 19 века на улицах появились керосиновые
фонари, стали строится кирпичные тротуары. При этом в небольшом городке
было целых три общественных сада, один из которых соборный существует
до сих пор и называется «Кен-баба». В 1868 году в Чимкенте
появился первый лазарет, в 1873 году появился телеграф, в 1875 году в
городе появилось первое учебное заведение. В 1900 первая библиотека. К
1910 году население города увеличилось до15940 человек. А в 1915 году в
Чимкент пришла железная дорога. И появился новый городской район
Привокзальный, часть зданий которого сохранилась до настоящего времени.
При этом с 1914 по 1921 город назывался Черняев. В начале 20 века
в городе было 42 мечети и 3 православных храма. Чимкентцы всегда были
людьми предприимчивыми. На небольшой городок приходилось 507
торгово-промышленных заведений, от небольших закусочных и лавок до
сантонинного завода, поставлявшего свою продукцию в Европу. Известны
официальные данные о ввозе и вывозе товаров по Чимкентскому уезду за
1904 год. Общий экспорт из уезда составлял 1 млн.255 тыс.430 рублей, а
импорт 2 млн.051 тыс. 662 рубля. В структуре экспорта на первом месте
были овечьи и козьи сыромятные шкуры, затем шла овечья шерсть, хлопок и
верблюжья шерсть. Уезд экспортировал также конскую сыромятную кожу и
такую же кожу рогатого скота, армячину, козий пух, мерлушки, кошмы ,
верблюжьи сыромятные шкуры, конский волос, рога сайгаков и арканы. Что
касается импорта, то здесь на первом месте был чай, затем мануфактурный
товар, выделанные кожи, сахар, железные изделия, шелковые изделия,
галантерейный товар, аптекарские изделия и многое другое. Кстати в ту
пору из Чимкента в Европу активно вывозились кишки домашнего скота,
шедшие в Германии на изготовление колбас, они и были главной статьей
экспорта нашего города.
В 1917 году после Октябрьского
переворота в городе без всякой вооруженной борьбы установилась
Советская власть. Гражданская война обошла Черняев стороной.
При СССР. В
1924 году после размежевания в Средней Азии Чимкент становится
губернским городом и входит в состав Казахской АССР. Тогда же
начинается капитальное строительство административных зданий. В 1930
году появляется здание почтамта, существующее и поныне. Площадь города
составляет 5 тыс. га, а население возрастает до 50 тысяч. В январе 1934
года запускается крупнейший в СССР свинцовый завод, который выдает
более половины свинца всей огромной страны. Возникают новые городские
районы: Янгишахар и свинцовый поселок. С тех времен до нас дошли Дом
социалистического земледелия, построенный в 1936 году, ныне Городской
акимиат. Обком ВКПб, построен в 1938 году, ныне поликлиника областной
больницы. В 1941 году население Чимкента составляет уже 74 тыс.
жителей, в городе запускаются масложиркомбинат, известный сейчас своим
маслом «Доня», чулочная и зеркальная фабрики. В годы войны город
принял более 10 тыс. эвакуированных с оккупированных территорий. Здесь
располагались госпиталя, о чем свидетельствуют сейчас мемориальные
доски на зданиях. Умерших от ран хоронили на специальном военном
кладбище. Именно Чимкентский свинцовый завод дал 70% металла, из
которого отливались пули. В город было эвакуировано несколько
промышленных предприятий, 16 детских домов, Академия Архитектуры СССР,
и другие учреждения. Здесь формировались воинские части. После
войны начинается новый активный рост города. В 1959 году заработал
цементный завод, а население города выросло до 154 тыс. человек. «С
высокого берега реки Бадам открывается панорама города-сада Чимкента.
На его окраинах дымят трубы заводов и фабрик, а сквозь кроны деревьев
кое-где виднеются крыши зданий»: так начинается описание города в
изданном в 1970 году 22-х томном географическом описании СССР. В городе
тогда насчитывалось уже 250 тыс. жителей и он стал третьим по населению
в Казахстане, это место Шымкент удерживает и сейчас. Именно тогда
в городе началось особенно активное жилищное и административное
строительство. Вот что об этом сказано в описании: «При всех крупных
предприятиях Чимкента выросли жилые микрорайоны, а окраины города стали
самыми благоустроенными его районами. На северо-западе Чимкента
возник новый жилой массив. Его пересекает широкий, застроенный четырех
и пятиэтажными домами, проспект Германа Титова (ныне Бауржана
Момышулы), одна из лучших улиц города. Здесь выделяются также новые
здания драматического театра и кинотеатра имени Сакена Сейфуллина. В
городе обилие зелени. Вдоль тротуаров тянутся ряды стройных
пирамидальных тополей, развесистых карагачей, а также высоких дубов,
скрывающих фасады зданий». Интересные материалы, посвященные переселенцам в Чимкентский уезд http://kz.ethnology.ru/kz_lib/geyer01/graf/geyer01.htm?1 Автор: Гейер И.И. По русским селениям Сыр-Дарьинской
области (Письма с дороги). Т. 1. Чимкентский уезд. Ташкент, 1893.
174 с. 5 л. илл.
О Сайраме, о Георгиевке (Егорьевском) конкретно
Свернув в конце главной улицы Чимкента вправо, выезжаем на бойкую
проселочную дорогу, ведущую в сартовский кишлак Сайрам и, вместе с тем, в
русское селение Егорьевское. Дорога тянется степью, и только у кишлака
начинают попадаться пашни.
Сайрам древнее туземное поселение.
Стоит оно на реке Сайрам–су и славится как бойкий торговый пункт
Чимкентского уезда. Здесь ведется оживленная торговля скотом и
продуктами скотоводства; тут же закупается лес и сбывается достаточное
количество хлеба. В центре кишлака расположена почтенных размеров
площадь, которая в базарные дни кишмя кишит народом. Трудно сказать,
сколько насчитывается в Сайраме населения, но во всяком случае цифра эта
весьма значительна, что, между прочим, свидетельствуется записями
сайрамского фельдшера, вечно занятого приемом больных.
Весьма
утешительным явлением служат эти наши амбулатории. Заброшенные вглубь
туземного населения, со скромными средствами для борьбы с разнообразными
бичами человеческой жизни, они на всех пунктах энергически
пропагандируют русскую научную медицину и ведут трудную работу по
искоренению предрассудков темной, невежественной массы, восстановляемой
против русского фельдшера туземными табибами.
О деятельности этих
почтенных тружеников (фельдшеров) можно составить себе понятие, только
посещая медвежьи углы степного захолустья. Цифры их отчетов мало говорят
читателю, который и подозревать не может, какого труда требовали они от
заведывающего пунктом, собиравшего их по единицам в течение целых дней,
почти без перерывов. В деревнях трудовое утро начинается очень рано, и
амбулатории, подчиняясь законам деревенской жизни, открывают свои двери
часов с 6–ти. До обеда, т. е. до 12 часов, идет официальный прием
больных. В это время, сообразно со степенью популярности фельдшера, его
осаждает более или менее значительная толпа туземцев. Многие из них
являются с пузырьками — признак продолжительного посещения амбулатории.
Другие пришли еще только в первый раз; в глазах их светится любопытство и
сомнение. Вот уже несколько месяцев, как у одного из них стали
появляться какие–то прыщи. Сайрамские табибы [туземные врачи] усердно
присыпали их золою и мазали какой–то таинственной мазью, но прыщи,
невзирая на все это, упорно держались на теле, а в некоторых местах
слились в сплошную рану, день ото дня разъедаемую едкою щелочью золы.
Больной давно хотел обратиться к русскому фельдшеру, но табиб всячески
запутывал его, убеждая, между прочим, что болезнь пациента главным
образом потому и затянулась, что в душу его запало сомнение в истинности
мусульманской науки и он прислушивается к греховному нашептыванию
«шайтана», смущающего больного обратиться к русскому фельдшеру, лечащему
Бог знает какими средствами. Но, очевидно, чаша терпения переполнилась,
и больной, невзирая на дальнейшие увещания в том же роде, явился в
амбулаторию. Однако здесь, в ожидании приема, в душе его продолжается
борьба, — а вдруг табиб прав и действительно не кто иной, как «шайтан»
привел его к фельдшеру. Но фантазия его не успевает нарисовать всех
ужасов последствий легкомысленного неповиновения табибу, как рана его
промыта, обсыпана йодоформом и забинтована гигроскопической ватой. После
жгучей боли, частью от едкой золы, а частью просто от грязи, рана вдруг
затихла; больной в смущении и не знает, как объяснить полученное
облегчение — превосходством ли русского фельдшера над табибом или просто
дьявольским навождением. Однако беседа с завсегдатаями амбулатории
постепенно рассеивает его сомнения, и он покидает фельдшера с глубоким
убеждением если не в превосходстве науки «уруса», то, во всяком случае, в
клевете табиба.
К 12–ти часам прием несколько ослабевает, и когда двор амбулатории
опустеет, в воротах ее вдруг промелькнет фигура в длинном сером халате
на голове и с волосяною сеткою на физиономии. То явилась сартянка. У нее
на руках ребенок, и собственно для этого последнего она нарушила этикет
и заветы старины: дитя что–то стало жаловаться на животик; кроме того,
кашляет, и как будто бы у него болят глаза. Фельдшер осматривает малютку
и вскоре убеждается, что глаза его совершенно здоровы, ни один удар по
плессиметру не обнаруживает болезни легких, а что касается живота, то ни
одно из показаний матери не соответствует симптомам страдания органов
пищеварения. Фельдшер вопросительно посматривает на свою пациентку, и
если за ним уже есть доля опытности, то он вскоре соображает, что дело
не в ребенке, а в самой матери, и все кончается к общему благополучию.
Больная осматривается, выспрашивается, получает лекарства и уходит,
убежденная фельдшером, что он никому не скажет об ее посещении и
лечении, а на смену ей является другая сартянка с теми же
предосторожностями. После этого фельдшер идет по домам для обхода
больных, а вернувшись в амбулаторию, нередко застает в ней новых
пациентов, — и так это продолжается до самого вечера. В базарные дни
работы еще больше. Разумеется, не все фельдшера одинаковы. Менее
внимательные и усердные при исполнении своих обязанностей имеют больше
свободного времени и пользуются меньшим успехом в своем околотке. Но
сайрамский фельдшер недаром любим туземцами: дела у него всегда много, а
зато и знают его далеко за пределами кишлака.
В Сайраме, как и в
других пунктах старой мусульманской оседлости, имеется местная святыня,
в виде могилы, и при ней мечеть в честь умершего когда–то праведника. И
здесь она также постепенно разрушается на глазах равнодушного к своим
памятникам туземца, как и в прочих местах всего Туркестанского края.
Когда посмотришь на подобный индифферентизм мусульманина к его
религиозным памятникам и проведешь параллель с педантично точным
исполнением пятидневных намазов, то невольно рождается вопрос,
действительно ли так велик и глубок фанатизм нашего туземца, каким мы
привыкли его считать, и не есть ли это медленное, при общем равнодушии,
разрушение святой старины явное свидетельство упадка местного
мусульманства, перешедшего в ту стадию своего развития, когда
исповедывающие его считают вполне достаточным для совести исполнение
одной лишь обрядовой стороны религии. Нет, кажется, ни одного народа,
который не обставлял бы предмет или идею своего культа наивозможным
благолепием и не призывал бы своего национального искусства прежде всего
на служение исповедуемой религии. Судя по тем величественным
памятникам, которые сохранились, например, в Самарканде, видно, что и
здесь пережита была эпоха высшего подъема религиозной идеи, которая,
собственно, и в лучшую пору ее поддерживалась деспотизмом главы народа, а
затем, когда тот же народ был предоставлен своей собственной воле,
религиозное рвенье его потухло настолько, что он даже не считает
святотатством торговать обломками святыни [как это практикуется в
Самарканде], нисколько не помышляя о необходимости ее поддержки, и
допуская в то же время сохранять эти остатки прошлого величия, которые
должны бы быть ему дороги, — народу чужой веры и национальности.
Хранители старины и чистоты мусульманства — мутавалии и муллы, казалось
бы, должны ревностно оберегать эти памятники, если не силою проповеди,
то доходами завещанных зиждителями вакуфов, а между тем много
потребовалось усилий, чтобы наложить руку хоть на часть этих доходов,
обратив их на ремонт самаркандских мечетей в интересах сохранения
последних.
Но насколько индифферентен туземец к сохранению религиозных памятников,
требующему от него материальных затрат, настолько свято и ненарушимо
хранит он предметы поклоненья, созданные природой. Почти при каждой
мечети, а то и просто в степи, имеется много священных деревьев, ветки
которых перевязаны тряпочками всевозможных цветов, оставленными в виде
жертвы молящимися правоверными. В этом обычае нельзя не видеть остатка
того языческого культа, когда предметом поклонения была природа, и по
силе устойчивости обычая нельзя не заключить о слабом знакомстве серой
толпы туземцев с основными положениями мусульманства, не допускающего
никаких вещественных олицетворений Высшего Существа. Взирая на эти
священные рощи, невольно переносишься мыслью в ту библейскую эпоху,
когда колено Левитово энергично боролось с идолопоклонством и
немилосердно уничтожало священные леса Ваала.
На границе полевых
наделов егорьевцев имеется два таких дерева, и насколько они священны
для туземцев, настолько памятны для егорьевцев: под тенистыми их шапками
разрешились дракою натянутые отношения двух национальностей из–за
границы земельных владений, причем в драке этой один из борцов был
ушиблен насмерть. Последнее обстоятельство так поразило ссорившихся, что
с этого момента, без всякого посторонняя влияния, вражда прекратилась
сама собою и неприязнь сменилась дружбою.
Селение Егорьевское
состоит из 100 дворов. При водворении здесь крестьяне получили на все
селение казенного пособия 2432 р. Пользуясь на месте собранными
статистическими данными, интересно будет проследить, как сумели
крестьяне воспользоваться казенною помощью и насколько пошла она им
впрок.
В настоящее время, т. е. через год после водворения,
крестьяне выстроили 93 избы. Стоимость каждой из них, при самой скромной
оценке, которую в данном случае с умыслом допускаю, нельзя считать ниже
50 рублей. На все село имеется 69 лошадей, 102 вола, 60 коров, 6
верблюдов и 61 голова молодого рогатого скота. Руководствуясь
справочными ценами Чимкентского уезда, стоимость каждого рода животных
выразится формулами:
Стоимость лошадей = 69X35=1725 р. -- волов = 102X20=2040 -- -- коров = 60X15= 900 -- -- верблюдов = 6X40= 240 -- -- мол. рог. скота = 61X 5= 305 -- ---------------- Итого 5210 р. Прибавив
к этому числу стоимость изб (4650 р.), получим общую сумму реализации
крестьянского имущества, которая выразится числом 9860 рублей. Вычитая
отсюда казенное пособие, получаем разницу в 7428 р. Это — избыток,
внесенный в хозяйство селения личным трудом тех самых переселенцев,
которых зоилы обвиняют в лености и распущенности. Если принять во
внимание, что в общем каждый двор получил казенного пособия всего лишь
по 24 р. 32 к. и что все егорьевцы явились к нам в самом печальном виде,
— невольно задумаешься над предприимчивостью крестьянина, сумевшего на
эту мизерную сумму прокормить себя и так поместить свой капитал, что уже
через год с небольшим он дал доход, превысивший оборотный капитал более
чем втрое.
Нет сомнения, что вывод этот не дает никаких
оснований для расчетов на будущее. Такой доход можно получить только при
неимоверном труде, вызванном необходимостью устроить себя на новом
месте. От такой чрезмерной затраты физической силы, в видах простого
самосохранения, крестьянин должен отказаться в будущем, но приведенные
числа важны в том отношении, что они, так сказать, суммируют ту
крестьянскую энергию, которая плывет к нам в виде переселенцев и которая
становится основой нашей национальной силы и крепости во вновь
завоеванном крае.
1902 г. отмечено наибольшее количество переселений. Только в
Семиреченскую область прибыло 2228 семей, или 11 687 человек. Судьбы
переселенцев складывались по-разному. Лучше других устраивались те, кто
добрался до Туркестана раньше, то есть в 70—80-х гг., когда переселенцы
получали наделы более 10 десятин на работника, когда переселившиеся
крестьяне получали хорошие подъемные деньги и различные льготы по
налогам и отсрочку от воинской повинности. Лучше всего было тем, кто
успел войти в категорию старожилов. Многое зависело от личных качеств
переселенцев. Те, кто умел работать на земле, те неплохо устраивались и
в Средней Азии, именно на таких переселенцев и рассчитывало
государство, однако те, кто был хорошо устроен дома, не торопились
срываться с места. Кто не умел вести хозяйство дома, тот не мог
преуспеть и на новом месте. Условия здесь были очень непривычные, и
только самые упорные и трудолюбивые добивались успеха. Нужно было
проводить оросительные работы, о которых на родине русские крестьяне
ничего не знали. Не склонные к упорному труду в незнакомых условиях, в
непривычном климате, на незнакомой почве, в горной долине, либо в
степи, либо в полупустыне, собирали нехитрые пожитки и возвращались
восвояси, то есть к разбитому корыту. Упорные тайком следили за тем,
как ведут себя местные жители, как они роют арыки, как орошают свои
наделы, как выращивают овощи, как устраивают бахчи и сады. Учились и
добивались лучших результатов. Хуже всего доставалось самовольцам. От
государства они не получали ничего. Устраивались на свой страх и риск.
Порой годами жили у знакомых, трудились в качестве батраков и, наконец,
через пять-шесть лет получали помощь от казны и небольшой надел. Но так
случалось, если упорно просили и ждали. И переселенческие поселки были
очень разными. В своем отчете о состоянии переселенческого дела в
Туркестанском крае чиновник особых поручений Н. Гаврилов помещает
снимки русских поселков в Туркестане, так что и сегодня мы можем
судить, как выглядели эти поселения. Поскольку переселенцы в своем
большинстве были уроженцамии Малороссии и южных губерний России, то,
естественно, и в Азии они воспроизводили привычный им тип жилища. Это –
небольшие саманные хатки, крытые соломой или камышом. В такой хатке
размещалась большая крестьянская семья. Из подобных хаток состояло
большинство поселков. Старожильческие селения выглядели лучше – там
стояли даже деревянные дома с окнами, украшенными резными наличниками,
аккуратные церкви, были школы и небольшие фельдшерские пункты. Вокруг
старожильческой усадьбы располагались цветники, сады и пасека. Жители
поселков фотографировались на фоне своих домов – одни были не
подпоясаны, в рубахах навыпуск: за такими на заднем плане виднелись
маленькие хаты, другие, в сапогах, жилетах, картузах, снимались перед
справными домами с палисадниками и различными усадебными постройками.
Хорошо устроившиеся русские крестьяне обзаводились современным
инвентарем, покупали даже паровые машины. Зажиточным крестьянам, тем
более владельцам сельскохозяйственных машин, своей земли не хватало, и
они арендовали землю у малоимущих, которые, в свою очередь, занимались
ремесленными промыслами, огородничеством либо работали на железой
дороге или фабричных предприятиях. Русские поселенцы, как правило,
занимались хлебопашеством, хлопководством занимались немногие, считая
хлопок культурой трудоемкой. Даже трудолюбивые и организованные
отказывались от возделывания хлопка. Хлопком занимались коренные жители
края. В то же время «местностей, где может расти хлопчатник, – писал
А.В. Кривошеин, – у нас так мало (только Туркестан и часть Закавказья),
а ценность хлопка так велика, что сеять и здесь все ту же пшеницу –
значит идти вразрез с требованием здравого экономического расчета.
Поэтому лучше дать краю привозной, хотя бы и дорогой хлеб, но
освободить в нем орошенные земли для хлопка. Под хлопком занято в крае
всего 16,8 % орошаемых земель».
На протяжении практически всех пятидесяти лет пребывания Туркестана в
составе Российской империи переселенческое дело шло исключительно
трудно и медленно. Причин тому было несколько. Во-первых,
землеустройство в крае шло медленно из-за чрезвычайно запутанных и не
выясненных до конца земельных отношений, которые существовали до
прихода в регион русских. За семь лет до Октябрьского переворота 1917
г. граф К.К. Пален писал: «Землеустроительное дело в Туркестане не
окончено, вследствие чего не определилась и величина площадей, как
принадлежащих, так и оставленных за местным туземным населением.
Пользование недрами казенных земель регулируется правилами о частной
горной промышленности на свободных государственных землях; огромная же
территория, занятая оседлым населением, закрыта для частной
предприимчивости, ввиду невыясненности принципиального вопроса о том,
кому принадлежат недра земель оседлого населения – государству или
владельцам поверхности».
Во-вторых, российское правительство с большой осторожностью относилось
к правам на землю местного населения, боясь вызвать его недовольство.
В-третьих, необходимо было проводить масштабные оросительные работы, на
которые у казны не было денег. Были построены Мургабская электростанция
и мощные оросительные сооружения, но для огромного края этого явно было
мало. «По развитию сети оросительных сооружений Туркестан занимает
теперь второе место на земном шаре после Индии: здесь уже три миллиона
десятин искусственно орошенной земли. Правда, на всю громадную
территорию Туркестана это составляет только 1,5–2 % земель».
Так, по сведениям Кривошеина, дело обстояло в 1912 г., а с началом в
1914 г. войны ирригационные работы приостановились вовсе. Наконец, еще
одно обстоятельство: конкуренция русскому переселенчеству со стороны
мусульман, как местных, так и пришлых. В 1910 г. ходжентский уездный
начальник докладывал генерал-губернатору: «Оседлый туземец
Туркестанского края, сарт, сам колонизатор экономически сильный и
крайне настойчивый. Малоземелье вынуждает оседлого туземца искать места
для приложения своего труда к земледелию и промышленности, и он ищет
свободных мест главным образом в степи, среди мало еще привыкших к
земледелию киргизов, стремясь тем или иным способом отвоевать у
кочевников клочок свободной земли, пока сам хозяин еще не оценил всей
важности обладания участком, на который ему самому при сокращении
скотоводства неминуемо придется осесть, чтобы сделаться земледельцем.
Таким образом, наряду с колонизацией края русским крестьянским
элементом незаметно происходит в крае расширение оседлости
инородческой, без ведома и поддержки администрации. Сталкиваются на
одном поприще две культуры – мусульманская и русская. Первая
распространяется повсеместно и располагает значительным преимуществом,
заключающимся в общности языка и веры, вторая распространяется только в
некоторых местах и, опираясь на помощь и содействие правительственных
властей, на первых же парах встречает затруднение в том, что составляет
преимущество мусульман. Русские не знают местных туземных наречий и в
глазах туземцев являются неверными. Русское село здесь может укрепиться
только стараниями тех крестьян, которые способны убедить
иноверцев-мусульман в преимуществах русской культуры перед
мусульманским застоем".
Беда, однако, была в том, что таких «крестьян, которые способны
убедить», то есть тех, кто применял в хозяйстве современные жнейки,
косилки, молотилки и веялки, среди переселенцев было совсем не так уж
много. Итак, каковы были результаты переселенческих усилий центрального
правительства и краевой администрации? Советский автор Е. Зелькина в
1930 г. оценивала их с марксистско-ленинских позиций: «Результаты
колониальной политики сорокалетнего грабежа, насилий, ограбления
туземного населения, результаты такого внедрения капитализма, который
превращал среднеазиатского крестьянина в колониального раба, – все это
вскрылось с поражающей ясностью».
Ей (Зелькиной) и похожим на нее советским писателям вторят авторы,
делающие историческую науку в постсоветских государствах Средней Азии.
Эмоциональные заявления следует поверять сухой цифрой. Убежденный
ленинец и враг самодержавия П.Г. Галузо, писавший в конце 20-х и в 30-х
гг. XX в., привел в своей книге «Туркестан – колония» интересную
таблицу, основанную на данных «Сельскохозяйственных обзоров Туркестана
за 1914 и 1915 гг.»
ИТОГИ КОЛОНИЗАЦИИ КРАЯ К 1 ЯНВАРЯ 1916 г.
Итак, русских переселенцев в сельской местности Туркестанского края за
год до рокового 1917 г. насчитывалось 144 019 человек, в том числе в
Ферганской области – 14 254. В Ферганской области, по официальным
данным, в 1908 г. земли распределялись следующим образом: земли
оседлого туземного населения – 2 137 677 десятин; земли русских
поселенцев – 9925 десятин, то есть их площадь была в 200 раз меньше.
Вот еще цифры: сельское население края в 1897 г. насчитывало 4 миллиона
704 тысячи человек, в 1914 г. – 6 миллионов 322 тысячи человек;
таким образом, русское сельское население в 1914 г. составляло чуть
более 2 процентов, а в Ферганской области несколько более 1 процента.
Вспомним, однако, Ф. Исхакова («Национальная политика царизма в
Туркестане (1867–1917)». Ташкент, 1997), который писал, что в
Ферганской области пришлых мусульман из Афганистана, Китая, Ирана к
1914 г. насчитывалось около 120 тысяч человек (это были не горожане), а
русских крестьян в этой области – только 14 254 человека, почти в 10
раз меньше. В течение 50 лет в Туркестанский край переселилось около
500 тысяч русских, а в 1917 г. численность населения всех областей края
составляла 7 миллионов 668 тысяч человек,
значит, русских было около 7,5 процента, к тому же большая часть
русских туркестанцев проживала в городах. Такова была статистика. Прав
был А.В. Кривошеин, когда писал: «Горсть русских поселенцев, устроенных
за это время в коренном Туркестане, – ничтожная».
Тем не менее эта горсть очень помешала советской власти. В 1918–1920
гг. Туркестан сильно пострадал от Гражданской войны – здесь было
несколько фронтов. К концу 1920 г. продукция туркестанского сельского
хозяйства составила лишь третью часть довоенной, более чем наполовину
сократились посевы; посевы яровой пшеницы сократились на 71 процент.
Если до войны посевы равнялись 3 миллионам десятин, то в 1920 г. они
достигли только 1,6 миллиона десятин. В 1918 г. в руки Советского
государства перешло 239 хлопкоочистительных заводов, а к 1920 г. из них
могли работать только 47.
Как же поступили большевики в обстановке развала местной экономики? Их
интересовала не экономика, а политика. Местное население относилось к
ним в лучшем случае равнодушно, скорее – враждебно: нужно было
завоевать его симпатии, и выход был найден. Козлом отпущения назначили
русских переселенцев – их разорили по прямому указанию Ленина. Из
Москвы шли призывы «искоренить все следы империализма великорусского».
В это время готовилась земельно-водная реформа в крае, и для ее
обоснования Ленин написал постановление Политбюро ЦК РКП(б), в котором
призывал: «.разбить, выселить и подчинить себе кулаков русских
энергичнейшим способом».
Новая власть энергично взялась выполнять приказ вождя и выполнила его в
течение 1921–1922 гг. «План проведения земельно-водной реформы
предусматривал изъятие у русских переселенцев всех излишков земли
(сверх трудовой нормы), ликвидацию самовольных поселенческих поселков,
а также хуторов и заимок, препятствовавших свободному земле-и
водопользованию местного населения. Освобождавшиеся земли поступали в
фонд землеустройства коренной безземельной и малоземельной бедноты и
возвращавшихся беженцев (после восстания 1916 г. – Е. Г.).
Излишки инвентаря отчуждались по твердым ценам и предназначались для
распределения среди землеустраиваемых хозяйств. Крупные кулацкие
хозяйства подлежали учету, конфисковывался живой и мертвый инвентарь,
их выселяли из Туркестана».
Кстати сказать, выселяли также русских предпринимателей и служащих. В
результате земельно-водной реформы в Туркестане были ликвидированы 161
село, 175 хуторов, 95 заимок и 35 отдельных захватов. Выселено 8084
крестьянских хозяйства, изъято земли – 232 831 десятина, установлена
трудовая норма.
Если учесть, что крестьянское хозяйство могло включать 10 и больше душ,
то, значит, пущено по миру до 80 тысяч человек, а их всего было 144
тысячи. Это был погром. Хотя и советская книга, но все же изданная в
1986 г. «История крестьянства СССР» признает: «Ликвидация русских
поселков осуществлялась подчас без достаточного содействия
хозяйственному устройству переселенцев на новых местах».
Читай: выгоняли на улицу. Говорили, что выгоняют кулаков, однако
большинство «кулаков» владело наделами в 5 десятин, а для прокормления
крестьянской семьи (по нормам Европейской России) требовалось 7
десятин. Да и «трудовая норма» была хороша – 0,5–1,2 десятины в
зависимости от качества земли.
Не трудовая, а голодная норма. Признаком принадлежности к категории
«кулак» считался не только размер земельного надела, но и факт найма
работников, что называлось эксплуатацией, а то, что «эксплуатируемый»
получал возможность зарабатывать деньги, кормиться и кормить семью, в
расчет не принималось. Итак, разорив тех самых «крепких хозяев»,
которых русские власти старательно привлекали в Туркестан, большевики в
1921–1922 гг. совершили переворот от товарного к натуральному
хозяйству. На первом этапе земельно-водной реформы разорению подлежали
русские крестьяне. «Земельная реформа 1921 г., – говорит Е. Зелькина, –
направлялась по линии национальной, а не классовой и обрушивалась
преимущественно на отношения национального неравенства в вопросах
земледелия. Все местное крестьянство… шло на эту реформу, отбирало
землю у русских поселенцев».
Охотно шло – грабить весело. В данном случае, как, впрочем, и во многих
других, большевики проявили себя силой антирусской, для них Россия была
ненужным хламом. Отношение интернационалистов к России, ее
государственности, ее истории ярко и образно выразил в 1929 г. поэт
Джек Алтаузен:
Я предлагаю
Минина расплавить,
Пожарского.
Зачем им пьедестал?
Довольно нам
Двух лавочников славить:
Их за прилавками
Октябрь застал.
Случайно им
Мы не свернули шею.
Я знаю, это было бы под стать.
Подумаешь,
Они спасли Расею!
А может, лучше было не спасать?
Интернационалисты любили мировой пролетариат, но не
любили Россию, они не жаловали отдельные этносы. Сначала были
русофобами, потом стали антисемитами, затем не терпели прибалтов,
горцев и т. д. Увлеклись выполнением «интернационального долга» и
перебили тысячи афганцев. Особенно они не любили трудолюбивых крестьян.
Разделавшись с русскими в Туркестане, интернационалисты принялись за
местных и тогда на многие годы получили басмаческое движение, но это,
как говорится, другая история. Так трагически закончилось
переселенческое дело в Туркестанском крае, где при населении в 7,6
миллиона человек не нашлось места для сотни тысяч русских крестьян.
Сегодня, кстати, на территории бывшего Туркестана проживает 50
миллионов человек.
- Как говорил мой покойный дедушка(1915года рождения),наше село
раньше называлось Егоревка,а еще раньше Шошка-булак(в переводе с
казахского кабанье озеро).так,как в этой местности было очень много
мелких озёр,и водилось большое число диких кабанов!Насколько эти данные
соответствуют действительности-не знаю!
Александра Гутмана
- А мне помнится, когда еще был совсем пацаном, в нашей районной
газете была статья. Там говорилось, что еще до революции 1917 года в
это село приезжал к местным баям в гости Ташкентский эмир, может его
называли по другому, не помню... Одним словом Большой и знатный
человек. В честь него устроили той! И на этом празднике на гармошке
играл русский парень и звали его Георгий. С тех пор многие ездили в это
село послушать его музыку. И когда собирались ехать то говорили поехали
к Георгию. Ну а затем село так и прозвали, село Георгиевка.
Григория Устинова - Когда мой дедушка приехали в 1878г в
то место где сей.Георгиевка, то там ничего небыло ( чистое поле) только
на месте ул.Садовой под бугром был сад,в честь него впоследствии назвали
улицу, на месте с.Казахстан был аул,начиналась Г. с землянок в которых
жили 2 года,вот что рассказывал мне дед.
- Из детских воспоминаний, Георгиевка названа в честь землемера
Георгия который нарезал землю приезжим из росийской империи,поэтому
наверно в Казахстане их аж три( но это не аксиома) хотя тогда было
только что то связаное с Туркестанским губернаторством???
